Выставка “Спектакль-легенда”

Описание

Visits: 124

Комедия «Горе от ума», поставленная Г. Товстоноговым в 1962 году, в самый разгар хрущевской оттепели, стала, подобно главному герою, настоящим смутьяном на театральных подмостках страны. Жанр спектакля Г. Товстоногов определил с вызовом — «спектакль-диспут», «спектакль-памфлет». Накануне выхода спектакля (премьера 20 октября 1962 г.) постановщик заявил о том, что отбрасывает «мертвую традицию» и готов к тому, что его, «возможно, будут жестоко ругатьлитературоведы» («ЛП», 1962, 28 сент.). И тут он угадал. Мнения критиков разделились.

Новаторский спектакль оказался не принят и не понят многими современниками. Борис Алперс, выдающийся историк мейерхольдовского театра, которому должна быть понятна режиссерская свобода, категорически не принял «Горе от ума» Г. Товстоногова. «У Чацкого, — писал он, — отнят высокий интеллект и несгибаемая воля». Есть нечто неизменное в классике, что со временем, не меняется, а Товстоногов как раз это вечное проигнорировал ради преходящего (Б. Алперс, «Театральные очерки», 1977). Борис Бабочкин для своей раздраженной статьи о «Горе от ума» выбрал эпиграф «Пускай меня объявят старовером».

Товстоноговский спектакль настолько смутил умы, что учителя писали сердитые письма в редакции и укоризненно цитировали сочинения школьников, написанные под его влиянием: «Молчалин, в отличие от Чацкого, нашел свое место в жизни»; «Поле боя остается за Молчалиным» («Театр», 1966, № 10).

Создатели нового спектакля, в первую очередь хотели вернуть первоначальную свежесть восприятия зрителям и слушателям «Горя от ума». Снять привычные, традиционные зрительские подходы к комедии, организовать прямую, без посредников, встречу Грибоедова с сегодняшними зрителями.

Со времени, когда комедия была написана, прошло почти полтора века. Г. Товстоногов поставил «Горе от ума», как бы помножив его на последующий опыт истории.

Спектакль Большого драматического театра — о Чацком. Он главный, основа и  центр спектакля. Товстоногов замышлял спектакль, предполагая, что главного героя сыграет И. Смоктуновский. Однако этого не случилось. И тогда возникла кандидатура С. Юрского.  Сам выбор актера был неожидан и смел. Прежний Чацкий, первый красавец труппы с поставленным голосом и уверенной аффектацией речей и поз, был убит навсегда.

Актерский характер Юрского, соединяющий молодость (студенческую по духу, ибо студентом Юрский вышел на сцену и Чацкого играл сразу после института), а также интеллигентность, богемный настрой Г.Товстоногова в 1962 году определили настрой спектакля. Молодость и интеллигентность Чацкого вовсе не были само собой разумеющимися, это были своего рода знаки времени, внесенные режиссером в классику. Поэтому горячее других его принимала молодая интеллигенция в Ленинграде и на гастролях. Юрский не играл героя, актер сблизился с персонажем. На Юрском «фиксировался весь современный смысл спектакля и персонифицировался замысел Товстоногова» (Стенограмма обсуждения «Горя от ума». С. 67).

Несомненной удачей спектакля стал К. Лавров в роли Молчалина. Его герой полон несуетливого достоинства, выработал себе лицо значительное и в то же время скромное. В разговоре с Чацким на его губах чуть змеится тень презрительной насмешки. Молчалин не шумен, но за всей его повадкой явственно ощущаешь почти горячечную страсть, истинную одержимость, мертвую хватку: такой никому не уступит ни в чем, такого легко не сдвинешь.

Многое в спектакле было поставлено в открытую театрально, условно. Чацкий не разговаривал сам с собой и не бросал «реплики в сторону», он говорил с залом, в зал. Таким способом снимался с текста налет архаической декламационности.

Театральный прием вызывал живой отклик в зале. «Приглядитесь к этим людям,-как бы приглашал зрителей режиссер.- Постарайтесь заново понять каждого. Все они, в той или иной степени, ищут вашего понимания и поддержки и обращаются прямо к вам…» Тревожно и с ожиданием вглядываясь в темноту зрительного зала, произносят свои слова и Чацкий, и Фамусов, и Софья, — каждый из них думает, что прав. Чацкий с горечью заключает: «Блажен, кто верует, тепло ему на свете»; Софья возмущенно жалуется на Чацкого: «Не человек — змея»; Фамусов гремит в зал свое знаменитое: «Решительно скажу: едва — другая сыщется столица, как Москва».

Новый спектакль рождал волнения, мысли, споры. И все же почти все критики сходились в одном: само оформление спектакля было благородно и изящно. Это относилось как к художественному оформлению (Г. Товстоногов и М. Лихницкой), так и к музыкальному (композитор И. Шварц).

Спектакль стал значительным событием, утверждавшим достоинство и особую привлекательность высокого искусства. И самое главное-он вышел ко времени. Растревожив умы современников, стал спектаклем-легендой.